– Да? – осторожно спросил я.

Моти пожал плечами.

– Они сказали, что вы вломились в их офис, но потом убежали. Намекнули, что вы опасны.

Как я и подозревал. Эти ублюдки хотят убить меня по-тихому.

– Вздор, – сказал я. – Я зарабатываю на жизнь тем, что шучу с компьютерами.

– Они сказали, что попытались известить полицию, – продолжал Моти, – но вы сумели вывести из строя свои коммы, чтобы вас нельзя было обнаружить по джи-ди-эс. Сказали, что, если мы вас увидим, должны немедленно передать службе безопасности здания.

Черт, черт, черт.

– Послушайте, служба безопасности принадлежит им. Если хотите отпустить меня, по крайней мере передайте независимым…

– Мы им не поверили, – сказал Заки, стряхивая пепел с сигареты.

– Правда?

Моти потер подбородок большим пальцем правой руки.

– Вор, – сказал он, – особенно умный вор, которому хватило ума отсоединить их коммы, – такой человек побежал бы вниз и наружу, а не вверх и внутрь.

Слава богу!

– Тогда… что мне делать? – спросил я и немедленно понял, что, сказав это, почувствовал себя очень уязвимым.

Моти почесал затылок, сунул руку в карман и достал пачку сигарет «Тайм». Открыл картонную коробочку, достал сигарету и сунул в рот. Затянулся. Я уставился на тлеющий кончик сигареты.

– Йоэль, есть три вещи, которые вы должны знать.

Он выдохнул. Его дыхание пахло табачным пеплом и кофейной гущей.

– Первое. – Он поднял брови и снова затянулся. – Уильям Таравал, Корина Шейфер – это опасные люди. Вы считаете этого Уильяма Таравала каким-то управленцем, но на самом деле он глава особого проекта в самой особенной компании на свете, где работает ваша жена, – «Международном транспорте». «Отбытие, прибытие… радость!» – Он выдохнул с циничной усмешкой. – Как вы знаете, «Международный транспорт» – не просто компания, Йоэль. Это центральный элемент нашего нового мирового порядка. Неизбранный, недемократичный – вы на Западе не можете больше голосовать своими деньгами, что бы вам ни говорили. Но подозреваю, что вы уже знаете, Йоэль: компании контролируют вашу жизнь через коммерцию. Может быть, даже вы считаете, что так лучше. Но «Международный транспорт» – худшая из них, Йоэль. Она слишком могущественна даже для этого безумного мира. Она контролирует, как мы перемещаемся из А, – он поднял пустую кофейную чашку и стремительным движением, не заботясь о целости фарфора, передвинул ее по столу в мою сторону, – в Б. – Он впился в меня взглядом. – Им представился случай исправить положение, зачистить вас. Ни коммов, ни свидетелей, и отличное алиби – вы, живой и счастливый, в Коста-Рике. Но благодаря этой загадочной женщине, Пеме Джигме, вам удалось уйти. Вы, ваше существование – угроза всей империи МТ. Вас будут искать. Они не сдадутся. – Он умолк, но еще не закончил. – А еще они возьмутся за другого вас и за вашу жену. Скорее всего уже.

Сильвия.

Я не удержался и сглотнул.

– А второе?

Моти потянулся через стол левой рукой и крепко схватил меня выше локтя. От этого движения прекрасная турецкая кофейная чашка, которую он двинул ко мне по столу, слетела со своего керамического блюдца. Я напрягся, ожидая звона и грохота, но Моти небрежно подхватил чашку правой рукой и вернул на стол. Потом его правая рука протянулась к левому запястью и начала медленно закатывать рукав. Я увидел на его запястье что-то сверкающее металлическое. Это были часы, старинная аналоговая модель, одновременно показывающая время и заменяющая календарь. Он постучал наманикюренным ногтем по хрустальной поверхности часов. В ней отражалось мое лицо.

– Йоэль, человек, которого вы здесь видите, не Джоэль Байрам. А другой Джоэль Байрам в Коста-Рике? Ему передали вашу индивидуальность. В одном Уильям Таравал был прав: человек, которого вы видите со своей женой, – теперь он и есть вы, настоящий вы. Понимаете, Йоэль? Вы сейчас никто.

Я покачал головой. Может быть, я надеялся на какое-то волшебство, на чудо, но его слова так четко определили мое положение, что внутри меня что-то сломалось.

Представьте себе, что вы смотрите в зеркало и не знаете, кто вы. На вас глядит пустое лицо. Никто. Мы редко думаем о том, сколько вокруг нас воздуха, – пока не утратим способность дышать. Мы всегда представляем себя кем-то другим, но всегда знаем, кто там внутри, под маской. Отберите это, и кто мы тогда?

Я открыл рот, но не мог заставить воздух пройти в легкие.

– Йоэль, вам плохо? – спросил Моти. Голос его звучал так, словно он был на другом конце пещеры.

Когда человек тонет, он не успевает вдохнуть или позвать на помощь. Глаза стекленеют, взгляд не может сфокусироваться. Как будто человек просто отвлекся. Лучший способ проверить это – спросить, в порядке ли он. Если он продолжает смотреть пустыми глазами, значит, он тонет.

– Йоэль, дышите!

Моти встряхнул меня.

– Я…

– Вы слишком часто дышете. Молчите. И слушайте. На самом деле все гораздо хуже, чем вы думаете. Но все будет в порядке.

Я был под поверхностью, вода заполняла мои легкие, но я отказывался сдаваться. И ринулся к поверхности, уцепившись за два слова, как за спасательный круг:

– Что… третье?

Моти рассмеялся, выпустил облако сигаретного дыма и хлопнул меня по спине.

– Молодец, вы крепче, чем я думал. Третье – подозреваю, что вы уже догадались сами, – я вовсе не турагент.

Он глубоко затянулся своей никотиновой палочкой, вишневое пламя на ее конце горело как предупредительный знак.

– Йоэль, что вы знаете о бигмаке?

«МОНА ЛИЗА», КАК Я СО ВРЕМЕНЕМ УЗНАЛ, БЫЛА картиной, которую когда-то знали как «Айзелуортскую Мону Лизу»[28]; подлинность этой картины и ее история полны противоречий и загадок.

Незадолго до Первой мировой войны английский коллекционер обнаружил портрет женщины, похожий на «Мону Лизу», в доме дворянина из Сомерсета, в чьей семье эта картина хранилась почти сто лет. Это открытие породило предположение, что Леонардо написал два портрета Лизы дель Джокондо, известной как Мона Лиза; небезызвестная картина погибла в аварии при телепортации, переправляемая на уже упоминавшуюся Выставку да Винчи, а картина, обнаруженная в Сомерсете и впоследствии перевезенная в Айзелуорт, со временем стала известна как «Айзелуортская Мона Лиза».